Рыб, которые постоянно сидели бы дома, нет. Конечно, карасю, живущему в пруду поперечником пятьдесят шагов, не приходится заниматься туризмом. Зато в каждом мало-мальски значительном водоеме рыбы постоянно кочуют. Однако путешествие путешествию рознь.

Если рыбы живут в омуте и отправляются столоваться в ближайшую заводь, или выходят из русла реки на отмель отложить икру, или же покидают облюбованный участок, когда там слишком тепло или холодно, — то это никакие не путешественники. Это домоседы. Ихтиологи называют их жилыми рыбами. В наших пресных водах сравнительно много таких домоседов: карась и линь, красноперка и голавль, окунь и ерш и другие.

Но есть рыбы — сазан, лещ, вобла, судак — совершающие довольно далекие странствования. Обычно они ищут удобные места для размножения и зимовок. Их называют полупроходными. Это тоже еще не настоящие путешественники.

В этой главе речь пойдет не о них, а о рыбах, которые предпринимают очень далекие странствования, или, как обычно говорят, миграции.

Неутомимый путешественник атлантический лосось, хотя первые годы жизни он тоже домосед и не удаляется далеко от родных мест. Но в реке лососи растут медленно. Проходит год, два, а то и пять лет, и молодые лососики, достигнув за это время всего лишь 15-18 сантиметров в длину, уплывают в море.

По пути из пестрых рыбок они становятся серебристыми. В море лососики начинают усиленно кормиться. Морской стол богатый: сельдь, песчанка, молодь трески, ракообразные; ничем не брезгуют лососики и быстро прибавляют в весе.

О том, как быстро растут лососи в море, пишут много неправдоподобного. Некоторые уверяют, что молодые лососики, пробыв в море всего лишь два месяца, достигают веса 3-4 фунта! Известен рассказ о том, что десятифунтовая семга, выпущенная в Англии, была снова поймана через 28 дней и весила уже 21 фунт!

Это, конечно, не так. Обычно, прожив год в море, семга достигает 2-2,5 килограмма, через 2 года она весит 6, а через три — 11.

Миграции лосося в океане мало изучены, но кое-что об этих рыбах-путешественниках ученые все же узнали. Для того чтобы лучше представить себе, как путешествуют лососи в морях, некоторых рыб вылавливают, прикрепляют им к жаберным крышкам «личный знак» из металла или пластмассы, в котором сообщается, где и когда рыба была поймана, и отпускают их снова на свободу. Иногда, вместо того чтобы прикреплять жетон из металла или пластмассы, рыбу просто клеймят и татуируют или же удаляют у нее часть плавника.

Наблюдая за мечеными лососями, ученые установили, что обычно они не уходят от устья родной реки далее 100-150 километров. Но бывало и так, что лососей, покинувших реки Швеции, ловили у немецких берегов, а спустившихся из германских рек — в реках Финляндии; у берегов Норвегии попадались шотландские лососи. Во всех этих случаях лососи проделывали путь по морю свыше 1000 километров.

Исключительно длинное морское путешествие совершила одна семга из реки Выг, впадающей в Белое море; 10 июня 1935 года она была поймана в западной Норвегии. Ее пометили и выпустили, а 1 августа, то есть через 50 дней, она была выловлена в устье своей родной реки. Таким образом, эта семга за 50 дней проплыли свыше 2500 километров!

В море лосось проводит несколько лет (1-6), а затем вновь входит в реки. Подъем в реки наблюдается в разное время года. В одни реки лосось входит весной, в другие летом, а в некоторые — осенью и даже зимой, а нерестует всегда только осенью.

Гурами голубой (Trichogaster trichopterus)

В реку лосось входит сильной упитанной рыбой. Сначала он интенсивно «играет», высоко выпрыгивая из воды, но постепенно прыжки его становятся реже и ниже. Снижается и скорость движения. К моменту нереста лосось темнеет, у него изменяется форма челюстей, цвет мяса становится бледнее, содержание жира в нем резко уменьшается.

Поднимается лосось по реке не всегда на одинаковое расстояние. Если встречаются удобные места для нереста, он откладывает икру в среднем, а иногда даже в нижнем течении. Однако чаще всего он поднимается в самые верховья рек, в мелкие притоки и даже в ручьи с чистой холодной водой, быстрым течением и песчано-галечным грунтом.

К местам нереста лососи могут пройти 1000-1500 километров, а тихоокеанский лосось — чавыча, — тот проходит по канадской реке Юкону свыше 3500 километров.

Лососей не останавливают ни быстрое течение, ни мелкие перекаты, ни пороги и водопады. Перекаты они преодолевают ползком на брюхе, иногда выставив из воды всю спину. Водопады штурмуют, прыгая на 2- 3 метра в высоту. Если первая попытка не удалась, лосось, отдохнув, повторяет ее снова, и так до тех пор, пока водопад не будет взят. Ведь надо спешить, чтобы вовремя добраться до нерестилища!

Ученые долго не знали, возвращаются лососи в туже реку и на то же нерестилище, где они вывелись из икринки, или нет.

Между тем решение этого вопроса имело важное значение для рыбоводов. Какой смысл, скажем, на Неве или Нарове строить рыбзаводы и выпускать мальков, если взрослые лососи уйдут на нерест в другие страны и там будут выловлены!

Работы велись несколько лет, и в результате было установлено, что, за редкими исключениями, лососи возвращаются домой.

Почти такие же путешествия, как атлантический лосось, совершают и тихоокеанские, или дальневосточные, — кета, горбуша, нерка, чавыча, кижуч. Только молодь тихоокеанского лосося меньше задерживается в реке. В пресную воду тихоокеанские лососи идут огромными косяками, во время хода внешне больше изменяются и после нереста поголовно гибнут.

Ход дальневосточных лососей в реки представляет грандиозное зрелище. Вот как описывает профессор И. Ф. Правдин подъем горбуши в реку Большую: «С каждым следующим днем ход горбуши увеличивался. Река у берега на косах в буквальном смысле кипела, в тихую погоду шум от идущей и плещущей рыбы слышен был более чем на 100 сажен, а 30 июля утром против 13-й версты на реке Большой можно было наблюдать, поразительное зрелище. При солнечной и тихой погоде, когда поверхность реки лишь изредка и чуть-чуть изменяла свою зеркальную гладь, от игры стремительных потоков, сталкивающихся и крутящихся около речных отмелей, со средины реки, с подводного бугра между двух речных фарватеров разнесся и долетел до берега необыкновенный шум, отчасти похожий на шум кипящей и плещущейся в огромном котле воды. Население «рыбалок» устремилось на берег, и здесь все долго любовались, как огромнейший косяк рыбы с сильным шумом и с беспрерывными выпрыгиваниями отдельных рыб шел вверх по реке, словно новая река ворвалась в Большую и, преодолев ее течение, стремилась прорваться все дальше и дальше, все выше и выше…

Полоса шумящей рыбы тянулась не менее как на версту и имела ширину не менее 50 сажен, так что без преувеличения можно считать, что в этом, косяке был не один миллион рыб».

При изучении лососевых миграций возникает масса интересных вопросов. Какой биологический смысл имеют миграции? Как и когда они возникли? Как лососи ориентируются в океане и находят свою родную реку? Почему молодые лососики уплывают в море — объяснимо. Таким крупным рыбам, при большом скоплении в реке, просто не хватило бы пищи, а это привело бы к вырождению и гибели рода.

Вот во время такой охоты за коромыслами и жуками и встретились мы с человеком, очень странно вооруженным. У него были большой черпак на длинной ручке, большое решето с высокой дугой над ободом и марлевый глубокий сачок. Человек, зайдя в реку, черпаком доставал со дна черную грязь-ил, высыпал эту грязь-ил в решето и, взявшись обеими руками за высокую дугу, принимался энергично крутить решето взад и вперед, взад и вперед.

Мы побаивались сразу подойти к незнакомому человеку и наблюдали за ним пока со стороны. Но вот незнакомец прекратил вертеть взад и вперед свое решето, взял в правую руку марлевый сачок и стал что-то собирать этим сачком в своем решете. Ага, этот незнакомец тоже занимается какой-то охотой, раз что-то собирает сачком в решете, а если он тоже охотник, как и мы, то нечего бояться — и шаг за шагом наш босоногий отряд приблизился к странному охотнику и его таинственным орудиям.

В это время наш незнакомец, видимо собрав все, что надо было собрать в решете, отложил в сторону сачок, выпрямился и, увидев нас, весело подмигнул. Мы осмелели совсем, тут же оказались рядом и один за другим стали заглядывать в решето. И конечно, почти тут же получили ответы на мучившие нас вопросы.

Оказалось, что незнакомец приехал сюда из Москвы на охоту за мотылем, за красными червячками, которые давно были нам знакомы. Просто мы не знали, что этих червячков в нашей речке так много, что за ними можно приезжать даже из Москвы. Оказалось, что мотыль — это личинка комара, но не того кусачего, надоедливого, а другого, комара-дергуна, который никого не кусает.

Узнали мы, что мотыль бывает мелким и крупным, что крупного мотыля в нашей речке почти нет, а жаль уж очень хорош был этот крупный мотыль для рыбной ловли.

Тут же, разобравшись, в чем дело и как именно добывают-моют мотыля, обнаружили мы, что наш охотник за мотылем был еще и охотником за рыбками — в большой стеклянной банке, поставленной в тень под кусты, плавало у него десятка три рыбок.

Рыбки эти не походили ни на карасиков, ни на окуньков, которых мы уже ловили корзинками и на крючок, таких рыбок мы ни разу не встречали. И охотник за мотылем и рыбками объяснил нам, что это всего-навсего вьюны, которые очень интересны тем, что умеют пищать и предсказывать дурную погоду. Когда вьюну не хватает в воде кислорода, он поднимается к поверхности и начинает втягивать в себя воздух — тут-то и раздается звук, похожий на писк. Ну, а если вьюн «вьюном» носится по аквариуму, ведет себя очень беспокойно, знайте: скоро начнется гроза.

Мы слушали рассказ об этой чудесной рыбке, которая к тому же была рядом, вот здесь, в нашей Хрипанке, как завороженные. Конечно, нам необходим был этот самый вьюн тут же, теперь же. И, расставшись с добрым человеком, рассказавшим нам столько всего интересного, мы забрались в воду и принялись ловить корзинкой вьюнов, которых в то время в нашей речке было еще много.

Вьюна мы скоро поймали, посадили в ту же самую банку, в которую до этого сажали плавунцов, и, запомнив, что рыб в аквариуме надо кормить мотылем, отправились мыть мотыля.

И мотыля мы намыли, хотя и с горем пополам, хотя и вымазавшись с ног до головы в грязи, и накормили им нашего вьюна. Все было вроде бы так, как положено, но наш вьюн погиб уже на следующий день.

Погоревав, мы посадили в банку двух новых вьюнов и принялись ждать, когда они начнут предсказывать нам изменение погоды в худшую сторону. Но вьюны сразу стали вести себя очень странно: они лежали на дне и жались к стенке банки, обращенной в комнату. Банка стояла на окне, ее освещало яркое и жаркое летнее солнце. Солнце было прекрасно, как прекрасно жаркое лето, и мы не догадывались, что это солнце уже сгубило одного нашего вьюна. Позже, когда погибли в банке и другие наши вьюны и мы, расстроенные, убитые горем, снова встретили нашего охотника за мотылем, знавшего все-все про разную водную живность, он сказал, что солнце очень опасно для рыб, живущих у нас дома. Рыбы, оставленные в банке на солнце, обречены — вода быстро нагревается, и они гибнут. К тому же вьюны были холодноводными рыбами, а потому неважно чувствовали себя уже при температуре 20°.

Морской окунь (Sebastes)

Так давался нам, поспешным и торопливым мальчишкам, не имевшим тогда ни одной книги про живой уголок, про реки и пруды, опыт общения с природой.

Потеряв нескольких вьюнов и точно узнав у нашего доброго знакомого, снова прибывшего на берег Хрипанки мыть мотыля, в чем была наша ошибка, мы по его совету вместо охоты за вьюнами принялись разыскивать в пруду и небольших ямках-озерках вдоль речки водяных рачков: дафний и циклопов — и знакомиться с этими еле заметными созданиями. Но вряд ли бы мир этих крошечных животных заинтересовал нас, вряд ли бы мы увлеклись новыми поисками, если бы вместе с рассказом о водяных блохах — так обычно называют дафнию — наш взрослый друг не подарил нам удивительный прибор: маленький карманный микроскоп.

Карманный микроскоп оказался не таким уж сложным инструментом и скорее походил не на микроскоп, а на короткую подзорную трубу. Разглядеть что-то в этот микроскоп можно было, лишь направив его на свет. Как помнится, у карманного микроскопа была одна-единственная линза — увеличительное стекло, прикрепленное к концу трубочки поменьше, которая и входила в саму подзорную трубу. Так, перемещая в подзорной трубе взад и вперед трубочку с увеличительным стеклом, можно было наводить микроскоп на резкость и рассматривать все, что было помещено между двумя тонкими предметными стеклышками (так называются эти стеклышки и у настоящего микроскопа). Эти два стеклышка вместе с предметом, который требовалось рассмотреть, помещались в прорези подзорной трубы и прижимались пружиной.

Вы не представляете себе, с каким удивлением я разглядывал в этот микроскоп первый раз крылышко комара, большое, прозрачное, сетчатое, а потом познакомился со знаменитой водяной блошкой, дафнией, и увидел ее усы-антенны, при помощи которых она прыгает в воде. Увидел я тогда и зеленые шарики-водоросли в цветущей воде пруда и наконец познакомился с теми самыми инфузориями-туфельками, которыми позже, когда подрос и стал разводить рыбок, выкармливал только что вылупившихся из икринок мальков кардиналов и макроподов.

Мир воды, мир пруда и самой простой лужи, оставшейся после дождя, мир бесконечно таинственный, с каждый днем делается для меня все понятней и понятней. Вот почему, когда у меня появились мальки гуппи, меченосцев, пецилий, я уже знал, что такое водяные блошки — дафнии, что такое циклопы, живая пыль, инфузории, коловратки. Я знал уже, что дафнию можно отыскать только весной и летом, что к холодам этот крошечный рачок опускается на дно водоема и погибает, оставляя вместо себя зимовать яички, укрытые специальной оболочкой. А вот циклопа можно отыскать и по зиме — этот рачок благополучно зимует подо льдом. Для меня не было уже загадкой, почему к вечеру дафнию легче поймать, чем днем: при ярком свете дафния опускается на глубину. Я не раздумывал, куда идти на поиски дафнии и циклопа, когда дул ветер. Конечно, надо идти на тот берег, который прикрыт от ветра,- рачки сейчас там, они перебрались туда, чтобы укрыться от волн.

Когда я подрос, мне очень хотелось снова отыскать того человека, что мыл на берегу Хрипанки мотыля и открыл мне интереснейший мир воды, но отыскать его так и не удалось: я не знал его имени. И на память о тех чудесных встречах, на память об уроках на берегу маленькой речушки долго оставался со мной карманный микроскоп: две трубочки, входившие одна в другую, два предметных стеклышка и увеличительное стекло, вделанное в трубочку поменьше.

Мне сейчас уже немало лет, детский микроскопчик куда-то запропастился, но я до сих пор помню все, что видел через его не очень сильное увеличительное стекло, помню так же точно, как помню речку моего детства, заросшую травой Хрипанку, с вьюнами, мотылем и жуками-плавунцами, которые всякий раз улетали из наших банок и никогда не возвращались обратно.

Помню я и наши ловчие корзины, с которыми мы охотились за всякой живностью и в которые вместо вьюнов и жуков-плавунцов постоянно попадали водомерки и клопы-гладыши, пиявки и водолюбы. Позже и эти животные побывали у меня дома, прекрасно чувствовали себя, но о них я расскажу немного попозже, когда подойдут к концу рассказы о рыбах, живущих в аквариуме.

А пока постарайтесь запомнить все, о чем рассказывал я вам здесь, чтобы не совершить грубых ошибок и не погубить рыб, живущих у вас в аквариуме. И пусть никогда не подводит вас обманчивое впечатление: мол, не кормил рыбок неделю живым кормом — и ничего не случилось; или: кормлю одним мотылем — и все хорошо. Помните: неправильное кормление скажется, увы, не сразу, а когда нагрянет беда, то исправить что-то будет уже поздно! Таковы законы природы, по которым любое животное, поселившееся у человека, должно получать в достатке разнообразный и высококачественный витаминный корм.

Литература: Онегов А. Школа юннатов. Живой уголок/Худож. В. Радаев, В. Храмов. — М.: Дет. лит., 1990. — 271 с.: ил.

В Амуре гольянов пять видов. Удивительно многочисленны и повсеместны. Одни живут в мелких тинистых водоемах, другие — только в холодных горных реках. Держатся большими стаями. Жадны, едят почти все доступное.

Обсыхание и промерзание водоемов способны переживать, прячась в иле, песке и между камней. Поедая отложенную икру, вредят промысловым рыбам. Зато сами составляют излюбленный объект питания хищников.

Их действительно очень мало кто замечает, считая рыбками слишком мелкими и совсем никчемными. Даже в качестве живца они плохи: в неволе, а тем паче на крючке, быстро мрут и в этой роли не идут ни в какое сравнение с пескарями, а особенно — с вьюнами. Лишь некоторые аквариумисты их удостаивают вниманием, а иные и любят за своеобразную красоту и занятное доведение. Но, с другой стороны, когда обескураженного удильщика спрашивают: «Как улов?», он с досадой машет рукой: «А!.. Одни гольяны».

Нет спору, эта мелюзга ни в малой степени не может у нас зачисляться в разряд трофеев (хотя в ряде европейских стран ее охотно удят), но она далеко не лишена интереса, и любознательный рыбак не упустит возможности присмотреться к ней пристальнее, поискать в литературе сведения о ее биологии. Может, к месту припомнит он и линнеевские слова о том, что природа более всего чудес на в малом.

Возьмем самого известного и широко распространенного представителя рода гольянов — обыкновенного: разве нельзя не отметить его красоту? Посмотрим внимательно: плотное брусковатое, ювелирно сработанное тельце в бисерной чешуе, с человеческий палец размером. Овально-тупорылая головка с аккуратненьким ртом. А краски-то на нем какие прелестные: спинка желтовато-коричневая или оливково-зеленая в черных разводах, бока, в зависимости от возраста и местообитания, серебристо-белые или золотисто-зеленые, в крупных пятнах, выстроенных вдоль срединной линии от головки до хвоста, брюшко же всегда что чистое зеркало.

Но самцы в брачном наряде словно яркие бабочки: все цвета на них глянцево-блестящи, темные пятна резко оконтуриваются, вдоль брюшка проявляется сочная красная полоса, углы рта розовеют… И это не все: по верху жаберных крышек и в. основаниях нижних плавников проступают ярко-белые пятна, головка как бы ограничивается желтой полоской, а по темени выступает жемчужная сыпь… Самки наряжаются проще, но и они очаровательны… Не потому ли этих рыбок наши предки звали скоморохами да красавками?

Род гольянов объединяет всего 14 видов, в том числе 8 значатся в фауне Советского Союза, и 5 из них (с подвидами 7) — в Амуре. Но они настолько многочисленны и повсеместны, что в этом с ними сравняются лишь пескари да вьюны. Одни виды обосновались в чистых прозрачных холодных ручьях и ключах, другим ничего, кроме тинистых заросших озерушек с тепловатой водой, не нужно.

Обыкновенный гольян оккупировал водоемы большей части северной половины громадной Евразии к югу до Крыма, Кавказа, Кореи. Его стихия — малые горные речки, а больше всего — ключи с галечно-каменистым дном.. К их истокам в самых горных кручах он пробирается выше всех иных рыб, пониже беспечно суетится в сообществах гольцов и пескарей, а еще ниже уже бдит: не оказаться бы в брюхе хариуса или ленка. Крупных, особенно тиховодных и мутных рек избегает, не признает и малые равнинно-илистые речушки, а тем более озера.

Живут гольяны большими — иной раз многотысячными! — стаями. В неустанном поиске пищи суетятся меж каменьями перекатов, расплываются по плесам и ямам. Все стаями. Но присмотритесь — в них строгий порядок: чем крупнее и темнее гольян, тем он ближе ко дну, а сверху — самая серебристая мелюзга. Движения строго согласованны, рыбки широко не разбредаются. И еще вы непременно обратите внимание на то, что все они проворны, пугливы и жадны.

Жадны потому, что им все время надо что-то есть, ибо чем меньше живое существо — будь то зверюшка, птаха или рыбка, тем больший у него относительный вес поедаемой пищи. А едят почти все, что может быть захвачено ртом и протолкнуто сквозь глоточные зубы: крошечных рачков и моллюсков, личинок насекомых, фитопланктон, опадающую с наземных растений пыльцу, а также всякую падаль! Успокаиваются лишь на темное время суток.

Самцы уже к весне изысканно принаряжаются — они день ото дня становятся суетливее и агрессивнее. Их подруги степеннее и спокойнее, как будто знают, что в раздувающихся брюшках — продолжение жизни, наследие и нельзя нервничать… Все ждут, пока вода прогреется хотя бы до 8-10 градусов…

А потом начинается нерест. Рыбки плотно табунятся на каменистых перекатах и проточных плесах. Самочки обеспокоенно и сосредоточенно трутся о гальку, а самцы — о них. Попарно усердно жмутся к бокам подружки — один с одной стороны, второй — с другой. От старания устают. Свою очередь нетерпеливо ждет другая пара «скоморохов». У всех у них теперь главная задача — не прозевать, когда истомившаяся подруга пустит тонкую яркую струю икры.

Гольян (Phoxinus eos)

А потом — дело времени. Оплодотворенная икра приклеивается к нижней поверхности камней, набухает… Через шесть дней появляются совершенно прозрачные, удивительно большеглазые личинки… И жизнь гольяньего народца пошла дальше.

Озерный вид гольяна покрупнее и пожелтее, и тело у него повыше, с боков посжатее, и чешуя сравнительно крупная. Он вроде бы маленький линь, отчего его зовут линьком. В Европе, конечно, так зовут, потому что приамурцам линь известен лишь понаслышке.

Вот он — озерный гольян: шустрая рыбка в 8-10, изредка до 18-18 сантиметров в длину и в четверть этого в высоту, с зеленовато-серой спинкой, желтыми с прозеленью боками (иногда они в мелких бурых пятнах), золотистым брюшком (не беспричинно же его еще именуют желтопузиком). Даже глаза у этого гольяна желтоватые… Впрочем, его окраска меняется в зависимости от цвета окружающего фона.

По образу жизни он близок к нашему ротану-головешке: живет не тужит в пойменных озерах, болотцах и даже мочажинах с мутно-бурой теплой водой над тиной, сплошь заросших внутри и вокруг. Он чрезвычайно неприхотлив и живуч, способен обсыхание и промерзание водоема переживать, зарывшись в ил поглубже. В еде неразборчив и жаден. Любит тихими вечерами понежиться в верхних слоях прогретой за день воды, невесомо распластавшись в ней.

Озерный гольян распространен так широко, как и обыкновенный, только их места «прописки» совершенно не совпадают. Но у этого «озерника» ареал захватывает лишь бассейн верхней части Амура, уступая место на остальной его громадной территории особому амурскому подвиду, именуемому маньчжурским озерным гольяном. Отличия его непосвященному в зоологические тонкости покажутся трудноуловимыми: более длинные грудные плавники, относительно меньшая голова, хвостовой стебель шире, но покороче… Цветом он зеленее и не так пятнист.

А образом жизни этот маньчжурский собрат еще ближе к ротану, с которым в Среднем Амуре, по Уссури и в других частях ареала живет, что говорится, бок о бок, и живет удивительно неприхотливо, нетребовательно, непритязательно. Изгой? Да нет — так ему жить нравится, а точнее — завещано природой.

Совсем иные условия требуются другому подвиду — гольяну Лаговского. Он даже в сравнительно чистых равнинных реках не живет — ему нужны речки горно-быстрые, и желательно — подпитываемые множеством родников.

…Если вам приходилось осенью бывать на кетовых нерестилищах, вы не могли не обратить внимание на непересчетное множество мелких рыбешек, возбужденно снующих между закончившими и заканчивающими свой жизненный путь кетинами, среди нарытых ими нерестовых бугорков. Есть тут и обыкновенные пескари, и восьмиусые и шестиусые гольцы, и другие малявки, но, пожалуй, больше всего там гольянов Лаговокого. Мне, по крайней мере, так казалось неоднократно.

Ихтиологи и просто знатоки рыб в числе кормов этого подвида обычно указывают личинок, насекомых, малявок… Но как много они пожирают кетовой и горбушьей икры! Конечно, в основном той, которая уплывает из гнездовых ям и обречена на гибель. Но замечал я, как эта мелюзга упорно пробивалась сквозь гальку в нерестовые бугры, где в икринках уже началось развитие будущих серебристых путешественников-фанатиков. Мне не удалось разобраться в «фамилиях» этих воришек, но все же кажется, что в первую очередь то были .гольцы, потому что в сравнении с ними гольян Лаговского крупен: 8-10, до 16, а иногда и все 20 сантиметров в длину… Впрочем, ихтиологи в этих тонкостях разберутся лучше.

В тех чистых реках полугорного типа, куда идет кета, хозяйничает еще один гольян -o Чекановского. Он как озерный, но в расцветке больше коричнево-золотистых тонов, а зелени нет. Однако наш новый знакомец заселяет не только полугорные речки и ключи: он преспокойно живет-поживает и в равнинных речках, и даже в озерах. Выражаясь языком ученых, этот вид гольянов относится к экологически многовалентным рыбам, способным существовать в разных условиях. Как, скажем, карась или щука. Есть еще в наших дальневосточных пресных водах гольян Черского — на юге Приморья его обнаружили. Но он изучен меньше других, еще ждет своих исследователей, а потому и мы о нем пока мало что можем сказать.

Эту мелкоту в Амуре за рыбу не считают, а вот в Якутии и на Колыме существует промысел гольяна. В основном озерного. В ряде районов он считается даже важной промысловой рыбой, дающей до третьей части общих уловов. Странно? Мелок? А корюшка, уек, мойва… Мелюзга, если ее много, стоит трудов. Особенно когда с гектара водного зеркала ее берут 15-25 килограммов. А берут мелкоячейными неводами, большими сачками, мордушками в немудреных загородках. В иную морду в день попадает до 1,5 центнера гольяна.

Его морозят, сушат. Для собак, на приманку в охотничьи самоловы, на зверофермы. Годится он и в пищу людям, особенно поздней осенью и весной, когда упитан. Летом гольян худ и водянист, а хранить его трудно.

Думаю, на Амуре дело не дойдет до промыслового лова этой рыбки. Пусть лучше она неограниченно долго остается важным кормом хищных рыб, рыбоядных птиц, норки, выдры, а через них — косвенно — приносит и нам важную пользу.

Литература: Сергей Петрович Кучеренко «Рыбы у себя дома». Хабаровск, 1988

Элизё Реклю родился в 1830 г. на юге Франции в семье сельского пастора. Свое детство он провел вместе со старшим братом среди пеличественной горной природы Пиренеев. Первоначальное образование братья получили дома: их мать была учительницей крестьянских детей. Затем старшего брата послали учиться в Германию, в школу г. Нейвид. Спустя некоторое время туда же отправили и двснадцати-летиего Элизе. Средств на оплату извозчика не было, и Элизе, лишь с несколькими франками в кармане, по зная ни слова по-немецки, пошел в Нейвид пешком. Это было его первое путешествие.

Живя в Нейвиде, Элизе часто бродил по его окрестностям и берегам Рейна, внимательно присматривался к природе, собирал коллекции камней и растений, знакомился с народом, изучал его язык и быт.

Элизе Реклю было 18 лет, когда во Франции началась революция 1848 г. Борьба парижских рабочих за «право на труд» и расправа с ними буржуазных властей в июньские дни 1848 г. произвели на него сильное впечатление. Элизе стал много читать о революционной борьбе. Идеи борьбы за права и равенство всех людей захватили его. В 1849 г. Элизе вместе с братом отправился в путешествие на родину, во Францию. В пути, наблюдая тяжелую жизнь крестьян, он стал призывать их к активной борьбе с угнетателями.

За это полиция арестовала обоих братьев и по этапу пешком отправила к родителям.

После освобождения Элизе вернулся в Нейвид и стал преподавать в школе французский язык. Через год он поступил в Берлинский университет, где стал изучать географию. Скудные, грошовые средства на существование он добывал уроками французского языка. Целый год жизнь его была полна лишений; иногда не на что было купить кусок хлеба и чашку кофе.

В 1851 г. Элизе Реклю опять пешком отправился к родителям во Францию. В Страсбурге он встретился с братом, таким же бедным студентом. Три недели, голодая и ночуя под открытым небом, братья шли на родину, в г. Ортез, где в это время жили их родители с шестью младшими детьми. В Ортезе братья узнали, что власть в стране захватил Наполеон, объявивший себя императором. Они стали призывать местное население к протесту против монархии. И снова полиция получила приказ арестовать их. Узнав об этом, братья темной ночью покинули Ортез и бежали в Англию. После долгих мытарств в Англии Элизе Реклю поступил на службу к помещику. В свободное время он продолжал заниматься географией. Здесь у него и зародился план написать книгу о Земле. Но для этого надо было самому повидать много стран и побывать в разных частях света.

Элизе Реклю бросил службу и, поступив поваром на парусное судно, переплыл через Атлантический океан.

В Америке он сначала работал портовым грузчиком, а потом учителем у владельца плантации.

В свободное время Э. Реклю путешествовал по США: он проехал по р. Миссисипи, побывал на берегах Великих озер. О своем путешествии по Миссисипи он написал очерки.

Живя у богатого плантатора, Э. Реклю наблюдал страшную жизнь негров-рабов и страдал от бессилия помочь им. Это заставило его бросить работу у плантатора. «Я пойду бродить,— писал он брату в Англию,— до тех пор, пока не проем последней пуговицы моего пиджака; когда у меня не останется ни одного сантпма, я заживу оседлой жизнью и стану честным трудом зарабатывать себе кусок хлеба. Я хочу видеть новые страны, посмотреть на Кордильеры, о которых мечтал с детства… Я давно мечтаю написать книгу по географии».

Из США Э. Реклю перебрался в Южную Америку и два года путешествовал по Колумбии, Гвиане, в Андах. Он изучал тропиче~ ские леса, поднимался на вулканы, бродил по ледникам на вершинах \ гор. Один, без оружия пробирался отважный путешественник сквозь дебри леса, по ущельям гор, на каждом шагу подвергаясь опасностям и рискуя жизнью. На склоне Сьерра-Невады его едва но смыл бурный поток, возникший от ливня в горах; в тропических болотах он заболел жестокой лихорадкой, и, если бы не помощь индейцев, он вряд ли бы выжил. Однажды его чуть не ужалила забравшаяся ночью в хижину гремучая змея.

Во время этих скитаний Э. Реклю побывал во многих индейских деревнях и всюду встречал радушный прием.

В 1857 г. Э. Реклю вернулся на родину и поселился в Париже. Он по-прежнему мечтал о занятиях географией.

«Я чувствую себя счастливым, когда мне приходится говорить о геологии, истории или географии; мысль, что я мог бы быть преподавателем географии, наполняет радостью все мое существо»,— писал он. Преподавательской работы, однако, не было, и Э. Реклю занялся литературным трудом— стал писать географические путеводители для туристов, статьи по географии в журналы и активно работать в Парижском географическом обществе. Он написал ряд статей о тяжелом положении негров в Америке, призывал к уничтожению рабства, поддерживал в печати борьбу Авраама Линкольна против рабовладения в США и борьбу Гарибальди против чужеземного ига в Италии. Во Франции Э. Реклю горячо поддерживал выступления рабочих против монархии.

В 1865 г. он вступил в члены созданного К. Марксом и Ф. Энгельсом Международного Товарищества Рабочих ( Интернационал).

В 1868 г. вышел первый том его большой работы «Земля», где он изложил многое из того, что сам наблюдал в природе и изучил.

Э. Реклю без устали трудился, готовя к изданию следующие тома; вместе с том он задумал ряд новых научных трудов. Однако его работа прервалась. Летом 1870 г. началась война между Францией и Пруссией. Э. Реклю пошел добровольцем в ряды Национальной гвардии.

Стоявшие у власти монархисты подписали тяжелый для Франции договор с Германией. Французский народ не желал мириться с этим унизительным договором. В 1871 г. в Париже вспыхнуло восстание против монархистов. Власть взяла Национальная гвардия. Париж объявили Коммуной, управляющейся на основах свободы и равенства. Коммунары требовали, чтобы во Франции не было больше монархии, чтобы землю отдали крестьянам, а орудия производства — рабочим, чтобы труд и образование стали доступны для всех.

Э. Реклю был среди коммунаров, часто выступал на митингах и собраниях, писал статьи в газетах.

Париж был окружен врагами Коммуны. Парижане пытались прорвать кольцо блокады. В одной из вылазок участвовал Э. Реклю. Отряд коммунаров был обстрелян, часть людей погибла, а остальных взяли в плен. В плену оказался и Э. Реклю. Он был закован в кандалы и заточен в тюрьму. В темнице Реклю продолжал работать над своей книгой «Земля».

Парижская коммуна потерпела поражение. Буржуазия жестоко расправилась с коммунарами. Суд приговорил Э. Реклю к пожизненной ссылке на о-в Новая Каледония.

Этот тяжелый приговор вызвал возмущение в научном мире, и ученые разных стран стали требовать от французского правительства отмены приговора. В Англии был организован комитет защиты Э. Реклю. В него входили крупнейшие ученые и деятели культуры, в том числе Ч. Дарвин. Правительство Франции заменило ссылку Э. Реклю изгнанием из Франции на 10 лет. Закованного в кандалы, его доставили на границу Франции и отпустили на свободу в Швейцарию.

Э. Реклю снова начал заниматься географией. Он изучал Швейцарские Альпы, побывал в Греции, путешествовал по Италии, Австрии, Венгрии, Испании и Португалии. Потом направился в Африку; в 1889 г. второй раз поехал в США, а оттуда в Канаду; ненадолго возвратившись в Европу, он снова отправился в путешествие, на этот раз в Южную Америку. В 1894 г. Э.

Реклю поселился в столице Бельгии Брюсселе.

Странствуя 20 лет по разным материкам и странам, Э. Реклю не прерывал работы над вторым своим трудом «Всеобщая география. Земля и люди» — большим сочинением в девятнадцати томах. В этом труде Э. Реклю описал природу, население и хозяйство всех стран мира. Пять томов составили географию Европы, пять— Азии, один — Австралии, четыре — Африки и четыре — Америки. Э. Реклю не взял на себя лишь описание России и Восточной Азии, а пригласил для этого известного русского путешественника и географа П. А. Кропоткина, бывшего тогда за границей. Живя в Брюсселе, Э.

Реклю некоторое время читал лекции по географии в университете. Но реакционное правительство запретило его курс лекций. В знак протеста против этого многие профессора ушли из университета вместе с Реклю и создали новый университет на свои личные и общественные средства, без помощи государства. В этот университет могли поступать все желающие учиться — без различия сословий, рас, национальности и верований. Сюда приезжали молодые люди из многих стран — Франции, России, Болгарии, Румынии, Перу, Чили, Бразилии. Лекции там читали известные прогрессивные ученые. Из русских ученых в этом университете преподавал Максим Ковалевский. Э. Реклю читал лекции и вел практические занятия по географии, картографии и экономической статистике (экономгеографии). При университете он организовал научно-исследовательский географический институт, в котором работал над своим последним большим сочинением «Человек и Земля».

Э. Реклю выезжал читать лекции по географии в другие города, часто выступал в рабочей аудитории. Па склоне лет он еще мечтал побывать в России. С волнением встретил он в 1905 г. сообщение о начале революции в России. В феврале 1905 г. парижское общество «Друзья русского народа» пригласило его выступить на митинге, посвященном русской революции. Это общество возглавлял знаменитый писатель Анатоль Франс.

Э. Реклю начал свою речь, но от волнения не смог закончить. Ее пришлось зачитать. Э. Реклю высказал мысль, что под залпами орудий у рабочих России рассеялась вера в «благодетельного царя» и что теперь рабочие будут добиваться освобождения революционным путем. Речь Э. Реклю закончилась словами: «Мы ожидаем от наших русских братьев, что в день освобождения они помогут также освободиться миллионам людей побежденных и угнетенных народностей, с которыми они объединятся на федеративных началах, обеспечивающих каждой нации и народу, к какой бы расе они пи принадлежали, полную свободу и равноправие».

За несколько часов до смерти Э. Реклю слушал чтение газет, в которых сообщалось о восстании на броненосце «Потемкин». Умер Э. Реклю 4 июля 1905 г. Последними словами его были: «Революция идет! Революция приближается!»

Как ученый Э. Реклю оказал большое влияние на развитие географии. В своих трудах он отразил два направления научно-географической мысли.

Одно из них можно назвать общим землеведением (общей географией). В нем Реклю стремился изучить явления, свойственные Земле и ее отдельным сферам (атмосфере, гидросфере, литосфере), а также взаимосвязь процессов природы.

Это направление углубляло взгляды Гумбольдта.

Другое направление можно назвать страноведением. В нем Э. Реклю стремился познать природу, население, хозяйство и культуру отдельных стран (частная география, или страноведение). Э. Реклю уделял большое внимание изучению влияния природных условий па жизнь людей. Однако он “нередко переоценивал значение природных условий в жизни, хозяйстве и культуре людей, ошибоч-1 но считая, что они во многом определяют «судьбы народов».

Э. Реклю придавал очень большое значение географии в образовании и воспитании людей. Он говорил, что «географическая наука, понимаемая в широком смысле, необходимо должна занять первое место в новой системе человеческого образования».

Появление к самому концу мая в средней полосе России болотных камы-шовок знаменует собой окончание весеннего прилета пернатых. Самцы поют уже в период миграции и, прибыв к местам гнездования, принимаются петь еще с большим азартом и вдохновением. Они поют ночью, передохнув часа два около полуночи, и затем поют день напролет, не смолкая даже в тридцатиградусную жару. Среди наших певчих птиц болотная камы-шовка выделяется своими непревзойденными способностями быстро перенимать, надолго запоминать и точно воспроизводить звуки, издаваемые другими пернатыми. Пение болотной камышовки звучит как почти безостановочный, торопливый и трескучий щебет, в котором опытное ухо явственно улавливает позывки или элементы песен птиц других видов. Самые выдающиеся имитаторы заимствуют звуки почти сорока видов пернатых, а за 15-минутное выступление могут имитировать песни птиц двенадцати разных видов. Всего же в репертуаре болотных камышовок известны точные имитации песен более чем двухсот разных видов птиц.

• Гнезда болотных камышовок прикрепляются к живым, растущим, стеблям крапивы, таволги или иван-чая и за месяц от момента закладки гнезда до вылета птенцов вместе с растениями поднимаются вверх иной раз почти на полметра.
• Самцы болотной камышовки часто поселяются группами, так что с одного места можно в радиусе 20-30 м услышать одновременно до пяти азартно поющих птиц.
• Успешность размножения болотных камышовок, о которой можно судить по соотношению количества вылетевших из гнезд птенцов и количества отложенных яиц, составляет около 70%. Кладки и выводки гибнут и от нападений хищников, и довольно часто из-за деформации непрочно свитых гнезд, которые к тому же иной раз сползают вниз по стеблям и опрокидываются.